1

 Улицы многих областных центров средней полосы России очень похожи в плане архитектурных решений, словно какой-то шутник, не утруждая своих мозгов, просто клонировал их в массовом порядке. И когда оказываешься в каком-нибудь таком городе, невольно возникает впечатление, что подобные улицы ты уже где-то видел; и здания вроде бы похожи, и витрины магазинов не отличаются оригинальностью, разве только названия другие. Областной центр Энск так бы и остался в моей памяти не запоминаемым, если бы в нем не начиналась та удивительнейшая история, о которой мне хочется рассказать.

В середине девяностых годов в семье заместителя прокурора города родилась девочка, ничем особенно не отличающаяся от других таких же новорожденных. Мама девочки, студентка пятого курса областного университета, родила свою малышку довольно легко, несмотря на то, что ребенок родился довольно крупным и сразу же огласил родильное отделение громким криком. Старая акушерка Нина Матвеевна, принимавшая роды, внимательно осмотрела новорожденную и, вытирая пот со лба роженицы салфеткой, тихо сказала:

– Не знаю, повезло ли тебе, дочка, но дочурка у тебя особенная какая-то. Дело не в том, что кричит громче всех, просто от взгляда ее дыхание перехватывает.

Антонина тогда слова акушерки не особенно то и восприняла. Да и как ей было их воспринять, когда от слабости и счастья кружилась голова и радость переполняла молодую женщину, когда дочку приносили к ней для кормления. Как-то вечером одна из нянечек поинтересовалась у Антонины насчет имени для дочери. Молодая мама на несколько секунд призадумалась, потом прищурила свои голубые глаза и весело сказала:

– Хочу назвать ее Ориэрой.

– Божечки мои! – Воскликнула нянечка. – Что за имя то такое нерусское! Муж то как воспримет?

– Имя как имя… Приснилось оно мне. – Рассмеялась Антонина. – А муж мой меня и дочку любит, значит и имя ему понравится.

Заместитель прокурора города Вячеслав Андреевич Игумнов действительно был счастлив. Потеряв в начале девяностых в автокатастрофе жену и сына, он несколько лет с головой уходил в работу, чтоб заглушить боль от их смерти. Однажды поздно вечером Игумнов возвращался с работы домой на служебной автомашине и увидел на остановке девушку, дожидавшуюся автобуса. Попросив водителя притормозить, он вышел из машины и предложил Антонине, а это была именно она, подвезти ее домой. Девушка сначала резко отказалась, но, увидев прокурорское удостоверение и поняв, что ей ничего не грозит, согласилась. Каково же было удивление Антонины, когда утром, выходя из подъезда своего дома, она увидела прокурорскую автомашину. Вячеслава Андреевича с тех пор словно подменили. Он стал раньше уезжать с работы и позже приезжать, даже два раза опоздал на планерку, о чем прокурор города Виктор Степанович Востриков ему в кулуарах сделал ехидное замечание:

– Слушай, Слава… Ты это что, влюбился что ли? Нехорошо даже как-то получается. Сотрудники шушукаются, наши девчата тебе все кости перемыли. Особенно усердствуют те, на кого ты вообще внимания не обращаешь. А ведь некоторые из них просто мечтали тебя к рукам прибрать. Короче! Кто она?

– Вить, ты не поверишь… Она студентка пятого курса нашего университета.

– Да ты чего это, спятил?! На сколько лет ты ее старше?

– На пятнадцать… Хотя взять нашего следователя Чернова, так он свою жену вообще на двадцать два года старше.

– В общем то ты прав. Но сделай милость, постарайся не выглядеть таким счастливым и влюбленным. Впрочем, прости и забудь…  Моя просьба просто невыполнима…

Когда Игумнов узнал о рождении дочери и увидел ее в окне роддома на руках у счастливой Антонины, ему казалось, что с неба сходят ангелы и поют торжественную песню. Все вокруг стало каким-то нереальным, переполненным яркими красками. Он в тот же день пригласил Вострикова и его жену Клавдию к себе в гости, накупил всяких угощений и три бутылки коньяка.

Они приехали к Игумнову вечером, около семи часов.

– Ну, выдел свою красавицу? – Клавдия поправила рукой свои пышные светло-русые волосы. Ее слегка полноватое лицо окрасила широкая улыбка, а темно-серые глаза заискрились. – Как она?

– Видел обеих в окне… – Вячеслав сделал широкий жест, приглашая друзей к столу. – Знаешь, Клава, я таким счастливым еще никогда себя не чувствовал. Мне доктор пообещала, что дня через четыре их выпишут.

– Давай, Слава, выпьем за твою Тонечку и за твою малышку. Кстати, имя то ей уже дали? ­– Они выпили.

– Тонька дала ей имя Ориэра… – Вячеслав, отдышавшись после коньяка, произнес имя дочери на выдохе. – Я для себя решил, что пусть так и будет. Я дочку буду называть Орочкой.

Востриковы переглянулись.

– Имя какое-то странное, нерусское, – заметила Клавдия.

– Мы пообщались с Тонечкой десять минут в фойе и, когда я ей сказал то же самое, она мне знаете, что сказала… Она сказала, что к ней во сне приходила какая-то женщина… Вроде бы святая… И настоятельно советовала именно так дочку и назвать… А я для себя решил, что ничего так просто не бывает… У меня мой хороший знакомый, которого уволили в запас из-за ранений на Кавказе, стал священником. Я к нему сегодня заезжал и поговорил по поводу имени дочери. Так вот он порылся в старинных фолиантах, открыл какую-то книгу не то семнадцатого, не то восемнадцатого века и, пролистав ее, вычитал оттуда мне то, что так звали одну из гиперборейских полубогинь. Представляете?

– М-да, дружище… Действительно просто так ничего не происходит…

Антонину с дочкой выписали из роддома действительно через четыре дня. Счастливый Игумнов не мог отойти от своей малышки ни на шаг. Девочка оказалась на удивление не крикливой. Она изредка издавала веселые восклицания, а иногда Антонине и Вячеславу казалось, что она смеется.

– Тонюсик, нужно Востриковых пригласить… Устроим маленький праздник…

– Я с тобой согласна, Гунечка, – в семье у Игумновых оба заимели с самого начала отношений по нескольку ласковых прозвищ, но Тонюсик и Гунечка были самые употребляемые, – но только после крещения Орочки, – прозвище дочери было принято с подачи Игумнова тоже без обсуждения.

– К Леониду поедем, я с ним договорюсь. Он сейчас настоятелем храма является…

Антонина обняла мужа за шею и прижалась к нему. Долгий крепкий поцелуй в губы заставил обоих задрожать. Вячеслав обхватил руками упругую попочку жены и еле удержал себя, чтоб не подхватить ее и не унести в спальню.

– Давай до вечера, Тонюсик, – хриплым голосом сказал он, – мне на работу нужно… А, впрочем, наплевать… – И они переместились в спальню.

Нежные вздохи, всхлипы и стоны обозначили происходящее там действо. Вячеслав вошел в горячее пространство жены, страстно целуя свою любимую. Ногти ее пальцев впились в плечи мужа, она ногами обхватила его бедра, прижимая к себе. Горячий взрыв сотряс обоих, и они утонули в блаженстве.

– Вечером жажду продолжения, – прошептала, отдышавшись, Антонина и поцеловала любимого Гунечку.

Он нежно ее поцеловал и отправился в душ.

Отец Леонид после увольнения из армии по ранению, где он был командиром батальона разведки, вернулся в Энск. Левая нога у него не сгибалась, осколок повредил коленный сустав. Этот физически сильный мужчина около года не мог найти себе применение в гражданской жизни, в милицию и ФСБ его не брали по состоянию здоровья. Леонид стал скрашивать свою неустроенность алкоголем. После третьей стопки водки его карие глаза темнели и волевое скуластое лицо становилось каким-то покрасневшим. Он обычно старался устраивать себе застолья в одиночестве, за вечер выкуривая по полторы пачки сигарет. От матери осталась двухкомнатная квартира, в ней он и проживал, изредка приводя в гости случайных женщин. С ними у бывшего майора тоже не складывалось. Однажды вечером Леонид случайно встретился со старичком священником местного храма, возвращаясь из магазина с очередной бутылкой. Тот посмотрел на Леонида и тихо ему сказал:

– Зря ты это, сынок… Сгоришь ведь… Воин всегда остается воином… Воин Христов тоже на службе состоит. Но там брань особая. Приходи завтра в храм, поговорим.

Леонид знал этого старого священника. Знал еще с детских лет, когда мать отвела его к нему в храм и окрестила сына тайком от мужа, являвшегося партийным функционером. Он вздохнул, поклонился старику и пошел домой. Дома Леонид сел за стол и задумался. Потом открыл бутылку, налил себе сразу полстакана и выпил, закусив выпитое сайрой с хлебом. Больше он пить в тот вечер не стал. На следующее утро он пришел в храм. Отец Симеон, увидев Леонида, улыбнулся по-отечески и подозвал его к себе.

– Отец Симеон… Я, когда шел сюда, боролся с тем, чтоб не сбежать, – честно признался Леонид.

– Это бесы тебя крутят… Но мы ведь сильнее их… После литургии поисповедуешься… Потом подготовишься и причастишься. А пока давай-ка я тебя к делу приставлю. Мне староста в храм нужен… Бери наше хозяйство в свои руки. Ты мужик грамотный… Тебе можно довериться… И постепенно я тебя моим дьяконом сделаю. Только завязывай с курением.

С того времени незаметно пролетело два года. Леонида действительно рукоположили в дьяконы, а потом он стал священником. С Игумновым Леонид учился в одном классе. Перед самой свадьбой с Антониной вместе они заехали в храм, чтоб договориться о венчании. В середине девяностых многие стали заключать церковные браки. Некоторые пары считали это модным, Антонина и Вячеслав наоборот стремились к духовному объединению. Каково же было удивление Вячеслава, когда он увидел своего бывшего одноклассника в рясе и с крестом.

– Ленька!.. Ты?.. И поп?..

– Я, Славка… – Леонид сдержанно улыбнулся. – Только не поп, а священник.

– Ну да, священник… Прости… Мы хотели бы с моей Тонечкой обвенчаться после регистрации в загсе… Поможешь?

– А когда регистрация?

– Десятого…

– Пойдем в кабинет… Посмотрим расписание…

Они прошли в кабинет настоятеля в пристройке к храму.

– Понимаешь ли, Ленчик… Прости, никак не могу привыкнуть, что ты…

– Успокойся, Славянин… Видишь ли, Тонечка, мы бывшие одноклассники и иногда всплывают школьные прозвища… – Антонина широко улыбалась, наблюдая старых друзей. – Ну вот, дорогие мои… На десятое не получится… У нас в храме будут строители пол ремонтировать. А вот на двенадцатое вполне… Устроит? Я сам вас и обвенчаю.

На этом и договорились.