Официальный сайт поэта и драматурга
egentar@mail.ru, egentar00@outlook.com
8 929 8240408
Начиная с 1979 года мне пришлось объехать очень много городов как в России (СССР), так и за пределами Родины. Постепенно стали создаваться стихи о тех городах, которые чем-то меня взволновали. Недавно одна очень известная певица и актриса порекомендовала мне начать собирать их в отдельную книгу. О некоторых городах написано по несколько стихотворений, о некоторых по одному.
Улечу, мой друг, на Шикотан,
Чтоб забыть среди Курильских сопок
Депутатов буйствующий клан
И хлопки летящих в воздух пробок.
Знаешь ли ты, мой любимый друг,
Как в прохладе пахнет можжевельник?
Я бросаю в сумку ноутбук
И беру билет на понедельник.
Настоящих, искренних людей
Здесь остались только единицы.
Мне невероятно жаль детей,
Загламуренных в тисках столицы.
Я бегу туда, где запах трав,
Где не пахнет ягода бензином,
Где приправами нашпиговав,
Мясо не испортят протеином.
Там не признается воровство,
Просто пальцы сразу отрубают.
И госдумовское большинство
Своре бесенят уподобляют.
Улечу, мой друг, на Шикотан,
Чтоб наесться рыбы до отвала.
Сердце отдыхает только там,
А в Москве оно затосковало.
ПИТЕРСКОЕ 1
В предутренней чернильной синеве
Огни Санкт-Петербурга золотисто,
Как звезды, рассыпают яркий свет –
От них в душе и песенно и чисто.
Нева рябит и хмурится слегка,
Наверно в унисон с осенним небом.
Невысказанная во мне тоска
Мелькнет изображением нелепым.
Васильевский не снится мне давно
И на Обводном адреса забыты.
Но было что-то мной обретено –
Романсы, песни, может быть, молитвы.
Возможно даже новые друзья,
С которыми на брудершафт не выпил.
Но ведь важнее выпивки глаза,
Особенные в них стереотипы.
Санкт-Петербург мне дорог, ведь во мне
Частица есть народов прибалтийских.
Мистический какой-то компонент,
Когда я в Лавре подаю записки.
Мне в Кавголово хочется сбежать,
Но там давно уже не ждут поэта.
И все равно я буду приезжать
На поиски загадочного света.
КАЛИФОРНИЙСКИЙ ЭТЮД
Тумана дымка с моря наползает,
Огромный город Ангелов во сне.
Многооконно в синь утра бросает
Свет небоскреб, подмигивая мне.
И кажется другие небоскребы
Вступили в перемигиванье с ним.
Сияет золотом высокой пробы
Над крышами домов рекламный нимб.
Бездельничаю и хожу по барам.
Туриста праздность важный атрибут.
Я пил вчера с китайцами задаром,
Ведь русских очень уважают тут.
Сегодня у меня с Траволтой ужин…
Но ба, друзья! Какой знакомый вид:
И не смешно, в калифорнийской луже
Калифорнийский алкоголик спит.
Весна. Апрель. Пасхальный Петербург.
На площади Московского вокзала,
Выхватывая саквояж из рук,
Таксист со мной торгуется устало.
Великая Суббота, и цена
По Невскому к собору вдвое выше.
Но благодать мне с пятницы дана –
Пешком пусть медленней, но сердцу ближе.
В соборе море огоньков свечей,
И лица неземным сияют светом.
Над спудом для фельдмаршальских мощей
В хитоне белом видится мне некто.
Другие двое в белом возле врат
Митрополита к службе вдохновляют.
Невидимые для людей стоят,
Благоговейно клиру подпевают.
И вот он тот торжественный момент!
Провозглашается: «Христос воскресе!»
Взлетает к сводам вдоль колонн и стен
Многоголосно: «Истинно воскресе!»
Никто не прячет слезы на глазах.
Дым ладана, как рая поволока.
И радость бесконечна на устах,
Ведь празднуется Воскресенье Бога!
ПИТЕРСКОЕ 2
Навряд ли я приветом обойдусь,
Навряд ли пара строк и две-три ноты.
Собрал бы блики звезд я в виде бус
И провожал тебя до самой Охты.
И то ли по Гранитной не спеша
На Малоохтинский с тобой пройдемся.
Потом потратим несколько деньжат,
В «Угрюмочную» заглянув с мороза.
Я собственно по барам не ходок,
Музеи и театры интересней.
Но в барах тает времени поток
И вот, рождаются стихи и песни.
Старинный мой приятель потолстел.
А ведь когда-то мы в заливе Финском
В ночи молочной наших голых тел
Не прятали с последующим риском.
Теперь он ресторатор, бизнесмен,
Меня уже, как прежде, не встречает.
Распух от многолетних перемен,
А может сослепу не замечает.
Но мистика предчувствуется мной,
Здесь много интереснейших моментов
Расклад, пожалуй, у меня иной –
На Невском вновь я в поисках ответов.
ПИТЕРСКОЕ 3
На Набережной лейтенанта Шмидта,
Прогуливаясь с зонтиком в руке,
Сегодня весело и нарочито
Я пьян чуть-чуть и в целом налегке.
Есть в ароматах Северной Пальмиры
Подспудно будоражащее мозг.
Я на Васильевском на сувениры
Горсть мелких камешков набрал всерьез.
Я раздарить друзьям их собирался,
Но им на Питер как-то наплевать.
Для них есть ценности иного класса,
Их Балтика не может взволновать.
А я хожу по набережным часто
И слышу песни северных широт.
Нет слов определения контраста,
Который на Васильевский влечет.
Наверно есть особенное место,
Пока еще не найденное мной.
Я вновь стою у старого подъезда,
Но здесь живет народ уже иной.
Здесь нет, кого любил в восьмидесятых,
Лишь памятные плиты на стене.
Закатным золотом дубы объяты,
От этого еще грустнее мне.
Не чужд мне город. А чужие люди
Друзьями могут в одночасье стать.
Был Питер дорог мне, таким и будет,
Продолжит временами призывать.
ПИТЕРСКОЕ 4
Санкт-Петербург – твое пристанище.
Когда на Стрелке я с тобой,
Ты, дорогой мой Тараканище,
Грозишь безудержной гульбой.
Возможно, биоритмы разные
У северян и москвичей,
Но в дружбе пункты есть прекрасные,
Нет в этих пунктах мелочей.
На Моховой, где Малеванная
Немного пристыдила нас,
Вновь наша встреча долгожданная,
Как непонятный декаданс.
И где-то на Большой Конюшенной
Есть дом под номером один.
Там в баре я сижу заслуженно,
Устав от съемок и картин.
Дня через два ведь все изменится,
Я сяду в «Красную Стрелу»,
Открою том Вильгельма Стейница,
Возможно, с ним усну в углу.
Ты, дорогой мой Тараканище,
Звони, приехать буду рад
В Санкт-Петербург – твое пристанище,
Где стены звук стихов хранят.
МОСКОВСКОЕ 1
В воскресенье, взяв гитару,
Вышел я к себе во двор.
Мой дружок со мной на пару –
Был душевный разговор.
Мы сидели и бренчали,
И мечтали о любви.
Не бывает ведь печали
В старых двориках Москвы.
Вспоминалась мной тушенка,
Приграничный дальний рейд.
Вдруг соседская девчонка
Пригласила на обед.
Друг пошел, а я остался,
Потому что был смущен.
Я наверно догадался,
Что мой друг в нее влюблен.
Не завидую нисколько,
Встретится и мне любовь.
Где-то есть моя девчонка,
Я ее услышу зов.
А пока в вечернем парке
Я с гитарою на «ты».
Липам и дубам во мраке
Доверяю я мечты.
ПИТЕРСКОЕ 5
На Васильевском сегодня тишина.
Съезд с моста, поток машин; все как-то серо.
Для меня такая серость не страшна,
Потому что я играю Шантеклера.
Я, возможно, и не так уж голосист,
Я, возможно, и не так уж ироничен.
Но смотрю, какой-то питерский таксист
Мне с улыбкой подает коробку спичек.
Улыбаюсь. И любимый мой Большой
Украшается мистическим свеченьем.
На Васильевском я вовсе не чужой,
Переполнен он особенным значеньем.
Здесь такие есть заветные места,
О которых и историки не знают.
Например, уютный «Брюгге» у моста,
Я о нем с теплом особым вспоминаю.
А еще есть адреса моих друзей,
Я наверно дорог для любого друга.
В долгих странствиях по родине моей
Сердцем слышу шум и зов Санкт-Петербурга.
ПИТЕРСКОЕ 6
Не звучу широко… Может, просто не слышу.
Вероятно, в полголоса и приобняв…
Увести бы тебя на чердак и на крышу,
Чтобы там облакам прочитать мой Устав.
Чтобы песню пропеть в петербургские дали,
Чтоб взлохматила рябь от напева Неву.
Вы здесь просто живете и даже не знали,
Что пришел сибиряк и живет наяву.
В легкой дымке подарят мне белые ночи
Взгляд, который всемерно я буду беречь
От наветов нескромных, намеков и порчи,
От сомнительных просьб и сомнительных встреч.
Я родился в Сибири, Иртыш мне свидетель,
Возле Нары гуляю с блокнотом в руке.
И сочатся ко мне из пространственных петель
Строки кем-то задуманные вдалеке.
Я тебе их прочту. Может, песня родится…
С песней что-то иное возможно придет.
В сердце каждого дом и наверно столица
Где он чувственно нежно душою живет.
ПИТЕРСКОЕ 7
Город – сочетание симфоний,
Маршей и романсов диссонанс.
Краски на каком-нибудь фронтоне,
Как споткнувшийся киносеанс.
А потом опять потоки кадров,
В них какой-то странный персонаж,
Заблудившись в ритме тротуаров,
Проклинает городской коллаж.
А неподалеку смех девчонки,
На спине сплетенье пальцев рук
Паренька в коричневой дубленке;
И смеется с нею Петербург.
Впрочем, живопись любви и счастья
Повсеместно достигает звезд.
В мастерской эпохи время-мастер
Для пейзажей подбирает холст.
Ароматом вязов и каштанов
Опьяняет Люксембургский Сад.
Молча по аллее Капитанов
Совершаем поздний променад.
Улыбаясь полувиновато,
Что-то нам картавит старый мсье.
Слов знакомых мало: «Травиата»…
Нотр-Дам… Мадлен… Champs-Elysees*.
Старичок вздыхает, тихо шепчет
И, рукою сделав странный жест,
Словно счастлив был от нашей встречи,
Вспомнил что-то про Булонский Лес.
Я ему ответил по-английски,
Что уходим мы, что нам пора.
Из кармана куртки вынув виски,
Он сказал нам: «Русские!.. Ура!..»
Мы идем, нас опьяняют вязы.
На скамейке у кустов драцен
Напевает парень долговязый
То, что пел когда-то нам Дассен.
Здесь, неподалеку от Монмартра
Ощущается парижский пульс.
Не сегодня и пускай не завтра,
Но сюда когда-то я вернусь.
Champs-Elysees* (фр.) – Елисейские поля.
ВИСБАДЕНСКИЙ ВОКЗАЛ
Наступит ночь, зажгутся фонари.
Напутешествовавшись за день,
Пьем кофе и едим картофель фри;
Гостеприимен был Висбаден.
В источнике на площади вода
Солоновата и противна.
Но от нее такого нет вреда,
Как от вина и кофеина.
Сейчас мы едем в Кобленц, наш маршрут
Вдоль Рейна снова поездами.
Есть на вокзале несколько минут
И мы любуемся цветами.
Особый мир – висбаденский вокзал,
Комфортно, нет бродяг бездомных.
Наш покупательский потенциал
Велик был при запросах скромных.
Везде, куда не упирался взгляд,
Отличие одно – порядок.
Сравнений мне в России не простят,
Поэтому в стихах я краток.
Какой-то не такой парижский воздух
И не такая утренняя синь.
Душа отбросит грубую коросту,
Когда приходишь в храм Ле-Сен-Ле-Жиль.
Волнуешься… По плитам Нотр Дама
Вольтер ходил, Золя, Бальзак, Руссо,
Тургенев здесь гулял с любимой дамой,
Здесь Санд задумала роман о Калипсо.
Квартал Латинский. Окна Берлиоза.
На стеклах солнце расплескало свет.
Гитарный гений проливал здесь слезы,
Когда писал свой скорбный менуэт.
В душе такое чувство, будто что-то
Родное я в Париже отыскал.
Итог поездки – сотни строк и фото,
И мной украденный в кафе бокал.
Я сегодня вновь на Беговой,
Строчки здесь в сознание влетают.
В беспорядке зданий я не свой,
Но сюжетов много обретаю.
Например, джинсированный тип,
Попугайствующий в фон Америк,
Из среды средне московских рыб,
Брошенных на хорошевский берег.
Вместе с ним и некая мадам
С личиком морщинисто примятым,
Поутру принявшая сто грамм
И с дыханьем не совсем приятным.
Это не рисунок Беговой,
А наверно просто зарисовка
Мест, в которых я всегда чужой,
Но необходима остановка.
ПИТЕРСКОЕ 8
Я наведаюсь, ребята, в Петербург
И в любимый мой отель с утра приеду.
На Васильевском живет давнишний друг,
Но в гостях там нужно с галстуком к обеду.
Не скажу, что я по сути растямтай (распиздяй),
Но сажусь за стол я в джинсах и футболке.
Я люблю небритым быть, и я лентяй,
И еще к тому же пересмешник колкий.
Вот поэтому в любимый мой отель
Отправляюсь я с Московского вокзала.
Там моя лишь только будет канитель
Над «Столичной» водкой и ломтями сала.
Для друзей же есть другие адреса
Без влияния на личное пространство.
Там моя официальная стезя –
Суть поэта и почти что окаянство.
Ташкент. Квартира. Видео подпольное.
Сначала боевик, ужастик, секс.
У девушек дыханье произвольное,
А у парней горячий интерес.
Со мною два поэта за компанию,
Умышленно не назову имен,
Десятилетия по расстоянию,
Но есть ведь исторический закон.
Ведь кто-то жив еще – возьмет, примажется
И будет всем доказывать, что он
Со мной ходил и не однажды, кажется,
В ночной квартирный видеосалон.
Один поэтом был, к тому ж редактором,
А вот второй… Вторая, так сказать,
Являясь для него любимым автором,
Пошла халявно страсти созерцать.
А рано утром вяло полусонные
Мы расползлись по нужным адресам.
Редактор анекдоты непристойные
Травил и заливался смехом сам.
А чувственная наша поэтессочка
В хрустальной чиланзарской тишине,
Себя считая, видимо, невестушкой,
Настойчиво вела нас к чайхане.
Ведь только там таксистов-полуночников
Найдешь в четыре с небольшим утра.
И не каких-то частных жадных склочников,
А тех, кто довезет нас до двора.
Вот так культуру чуждую, запретную
Под гайморитно-гнусный перевод
Мы искренне, как невидаль заветную,
Постичь стремились в тот давнишний год.