ЕВГЕНИЮ СВЕТЛАНОВУ
Время скомкано в шар, осязаемо,
И на кончиках пальцев жизнь,
Словно струны души страдаемой
В струны скрипки однажды вплелись.
Замирает рука на взлете уже,
В томном взгляде плещется страсть.
Как приятно, что на большом вираже
От паденья душа спаслась.
АЛЕКСАНДРУ ШИРВИНДТУ
За кулисами столичного театра
Я волшебника однажды повстречал.
Он немного ликом смахивал на Сартра:
Взгляд такой же, ловелас и чуть нахал.
Зубы белые солидно изгрызали
Трубки супермодный эбонит.
Если взять и поотбрасывать детали,
Он, наверное, улыбкой знаменит.
А еще способен он на сумасбродство –
Позволяют плечи, ляжки и живот.
Я считаю, что по меркам киноГоста
Он для роли Квазимодо подойдет.
ВЛАДИМИРУ ПУТИНУ
Когда о президенте говорят,
Правитель излучать обязан правду.
Власть далеко не множество наград,
К ней относится с пониманьем надо.
В России у правителя стезя
Пасти весь мир по-доброму, но строго.
Не слушая чужие голоса,
Быть собеседником прямым у Бога.
О БОРИСЕ ПАСТЕРНАКЕ
В холодно-хрустальной ночной синеве
Матерщина злая собак
Покой будоражит. Не спит человек,
Несносный Борис Пастернак.
Как посвист бича и как выстрел, щелчок –
И строчки ложатся на лист,
И что-то такое еще между строк…
Что пишет поэт-скандалист?
А в старом подъезде на лестнице лай
И фырканье возле дверей.
В горячем экстазе творит у стола
Борис Пастернак – чародей.
Не гаснет в окне до утра лампы свет,
В глазах утомленности знак.
Он стонет, он плачет – московский адепт,
Великий Борис Пастернак!
ЛЕОНИДУ ЯКУБОВИЧУ
В энном месте жил хомяк веселый,
Говорят, что баламут и плут.
Любит он подарки и гастроли,
Благо приглашают и несут.
Он похерил все круговороты
В том числе извечный годовой.
И с улыбкой милой крутит кто-то
Круг надежды телецентровой.
МСТИСЛАВУ РОСТРОПОВИЧУ
Пальцы тронут холодность струны,
Голос дрогнет и слезы из глаз.
Вы наверно Москвою пьяны,
По Тверскому идете сейчас.
Если встречу когда-нибудь вас,
При свечах будем пить крепкий чай.
Вы сыграете старый романс,
Я отвечу в стихах сгоряча.
Вы расскажете мне про Нью-Йорк,
Про Сибирь вам потом расскажу.
Мы разрежем застольный пирог,
Раскупорим бутылку «Анжу».
В умилении мы, опьянев,
Запоем про полынь и тоску.
Начинайте, за мною припев,
Петь дуэтом я тоже могу.
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО
Никогда не поймешь
Отчего же порою исходит
Состоянье тревоги
И смутных каких-то надежд,
Ведь не хочешь себе
Самому иногда верить вроде,
Что у жизни твоей
Тоже будет когда-то рубеж.
И тогда на износ
Начинаешь спешить, торопиться,
Все куда-то бежишь,
Все стараешься что-то успеть.
Ночью пишешь стихи,
А потом, не успев и побриться,
На работу с утра,
В стихотворной горячке не спится,
Продолжая и там
Над написанным ночью корпеть.
И вздыхают друзья,
И насмешливо шепчут соседи:
«Посмотри-ка, артист!
Снова выбриться, видно, забыл».
Им совсем невдомек
Почему ты прошел, не заметив,
И при встрече к нему
Даже нехотя взгляд не скосил.
Ах, избавьте его
От ненужных, тупых извинений!
Пусть болтают они,
Ведь на их болтовню наплевать.
Ради смеха порой
Я хочу, чтоб от их словопрений,
От пустого и желчного
Возленебно-противного тренья
Начали языки
От мозолей во рту распухать.
Жизнь ты прожил свою,
Словно спел на прощанье балладу.
Умирая в чести,
Лучшей песни создать не успел.
Жизнь ты прожил свою –
Жизнь артиста и в чем-то солдата;
И друзей настоящих,
Как и я, никогда не имел.
Лишь попутчики все,
Прилипалы к немеркнущей славе,
Раздиравших, как псы,
Популярность твою на куски.
Это сонм палачей,
Непристойных ублюдков кровавых,
Затиравших вину
На волне всенародной тоски.
И пускай сам себе
Ты не смог объяснить аксиому,
Отчего же тревога
Рождается в сердце твоем.
Перед самым концом
Ты почувствуешь грусть и истому,
Рассмеешься сначала,
Потом захлебнешься стихом!
ПАМЯТИ МСТИСЛАВА РОСТРОПОВИЧА
Нет! Музыка звучать не перестанет.
Лишь лег в футляр божественный смычок.
Рыдание, как рыбья кость в гортани,
Застряло, став похожим на крючок.
Казалось мне, что век виолончели
Канонизировался сам собой.
Какие-то гигантские качели
Несут маэстро в дымке голубой.
Исчезнут короли и президенты,
Но в Вечности останется Мстислав.
Насколько значим он для всей планеты,
Наверно, знает лишь святых конклав.
Рожденный Светом тьмы нести не может.
И отстояв у пульта, отыграв,
Казалось, звуки смахивая с кожи,
Недосягаемо велик Мстислав.
И те, другие мастера, к которым
Благоговейно слушатель придет,
Откроют новой музыки просторы,
Им что-то создавать настал черед.
Ну, а пока стоим, вздыхаем скорбно…
И небо, туч покровы распластав,
Нахмурилось торжественно-минорно,
Ведь там, у Бога просиял Мстислав!
НАТАЛЬЕ ВЕТЛИЦКОЙ
Мы не случайно любим королев,
Наверно это неплохое свойство.
Но страсть втихую – странноватый блеф,
Не то заброшенность, не то уродство.
Чужую женщину хотим сейчас.
Ведь та, что наша, нам неинтересна.
Разглядывая профиль и анфас,
Вибраций силу чувствуем телесно.
И человек не исключенье в том,
Что действует в законах кобелизма.
Сначала развивается симптом,
Потом, болея, принимаем клизмы.
Кто знает? Синкретическая злость,
Как следствие возможности влюбиться.
И молча, прогорая от волос,
Себя мы видим раненною птицей.
АЛЕНЕ АПИНОЙ
В вычурности и азарте песни
Женский стон идет из глубины.
Я вчера купил цветы на Пресне,
Чтоб пойти во МХАТ на «Турбиных».
Но в каком-то странном наважденье
На концерт пришел сегодня твой.
Я людей не видел, только тени
С мягкой полусветовой канвой.
В коридоре жирному нахалу
Передал записку и букет.
Ты от словоблудия устала,
От признаний глупых и конфет.
И куплеты на листке тетрадном
Канули, быть может, в небытье.
В лицемерном обществе эстрадном
Кормится от света воронье.
Я не жду дебатов телефонных
И наверно песен не создам.
Начитаю в хрипах баритонных
На кассету авторский бедлам.
Как снаряд на бывшем поле боя
Найденный взрывается в руках,
Так мои стихи однажды «вскроют»
И запечатлеют на века.
